когда сижу за работой
у компьютера,
а собака лежит на коленях
иногда не глядя поднимаю ее под передние лапы, прижимаю к себе,
говорюей: Дура ты, дура.
а сейчас, не отрывая глазот экрана, машинально снова поднял ее,
прижал,
говорюей: Дура ты, дура,
потом посмотрел:
а на уровне лица ее хвост и попа (видимо, лежала наоборот),
и ведь даже не пикнет.
Висит вниз головой.
вот так и нас бог поднимет
непонятно за что
у компьютера,
а собака лежит на коленях
иногда не глядя поднимаю ее под передние лапы, прижимаю к себе,
говорю
а сейчас, не отрывая глаз
прижал,
говорю
потом посмотрел:
а на уровне лица ее хвост и попа (видимо, лежала наоборот),
и ведь даже не пикнет.
Висит вниз головой.
вот так и нас бог поднимет
непонятно за что
Я называю свою течную суку то мальчиком, то котенком,
наверное, ей неприятно, но это уже неважно:
ей будет одиннадцать лет, а мне будет 48,
когда я останусь жить, а собака умрет (однажды).
Но пока ты еще жива и у тебя первая в жизни течка,
я хожу за тобой с белой наволочкой и везде, где успел, подстилаю.
А между прочим, собачья кровь
сначала мелкая, будто сечка,
а потом виноград раздавленный,
К слову сказать, этот ужас мужчины перед
женской регулой, слабостью и всеми кровными их делами
очень забавно выглядит: я ношу ее, суку бедную,
словно подбитого лебедя, под Аустерлицем раненного
А она свесив голову, смотрит мне на ботинки,
лживая, глупая, черная
Ну что, говорю, котенок? долго манипулировать
собираешься? пачкать мне джинсы уличные, пятнать мне стихотворение
этой своей идиотской железной жертвенной
Собака вздыхает тяжко и я уже капитулировал.
Потому что я сам считаю
ее своей последней любовью.
Ну а последняя любовь она ведь всегда такая.
Однажды она спала (трех месяцев
и вдруг завыла, затявкала, как будто бы догоняя
небесного сенбернара, огромного, будто облако.
А я подумал, что вот рассыпется в пыль собачка,
но никогда не сможет мне рассказать, какая
была у них там, в небесах, веселая быстрая скачка
и чего она так завыла, в небесах его догоняя.
Но всё, что человек бормочет, видит во снах, поёт
всё он потом пересказывает в словах, принятых к употреблению.
Так средневековой монахине являлся слепящий Тот
в средневековой рубашке, а не голенький, как растение.
Поэтому утром сегодня выпал твой первый снег,
и я сказал тебе: Мальчик, пойдем погуляем.
Но мальчику больно смотреть на весь этот белый свет.
И ты побежала за мной. Черная, как запятая.
(родители ее Лайма Даксхунд и Тауро Браун из Зеленого Города),
поэтому я часто ей говорю: Жозефина Тауровна,
зачем ты нассала в прихожей, и как это всё называется?
Если честно, все смерти, чужие болезни, проводы
меня уже сильно достали я чувствую себя исчервлённым.
Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровной
в зеленом заснеженном городе, медленном как снеготаянье.
А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придет,
и на большую просушку возьмет как маленькую игрушку:
глупое тельце её, прохладные длинные уши,
трусливое сердце и голый горячий живот
тогда я лягу спать (впервые не с тобой)
и вдруг приснится мне: пустынная дорога,
собачий лай и одинокий вой
и хитрая большая морда бога,
как сенбернар, склонится надо мной.